– Святой отец, – произнесла тихо белица, опускаясь перед стариком на колени, – я много думала и страдала, и душа моя готова...
Старик ласково опустил ей на голову руку:
– Испытай еще раз свое сердце, дитя мое, – проговорил он слабым голосом. – Близится для тебя великая минута: испытай же его, чтобы не предстать перед господом с омраченным гневом и страстями лицом.
Девушка склонила голову; несколько минут она словно собиралась с мыслями... Но вот она снова подняла ее и взглянула в лицо старика своими светлыми, лучистыми глазами.
– Нет, отче мой, – произнесла она тихо, но твердо, – в душе моей нет больше ни гнева, ни страстей.
– Не чувствуешь ли ты чего особого на совести? Не желаешь ли ты передать мне что либо? Говори, дитя мое, все, не бойся, господь всепрощающ и кроток.
– Святой отец мой, да! – произнесла белица с болью. – В этом грехе я каялась не раз и перед тобой, и пред лицом господа бога. Молитвою и слезами молила я царицу небесную избавить меня от мучений его; я просила господа вселить в мое сердце кротость, смирение и любовь. И он, милосердный, нигде не оставлявший меня, услышал мою молитву и в этот раз... Готова душа моя... Не удерживай же, отче, меня!
– Но чувствуешь ли ты в себе достаточно силы, бедное дитя мое, подумала ли ты о том, что монашеский подвиг мучителен и тяжел?
– Отец мой, все знаю я... Я хочу заслужить прощение и оставление грехов...
Старик ласково провел рукою по ее голове.
– Не чувствуешь ли ты хоть малейшего сожаления о жизни? О дитя мое! Молодое сердце – как юное дерево, пригнутое к самой земле, оно снова подымается вверх. Заслужить прощение ты сможешь и в жизни! Если хоть самое малое сомнение или сожаление шевелится теперь в душе твоей – остановись! Есть еще время... Господь не требует жертв, но веры лишь и любви!
Мучительное, болезненное страдание пробежало по лицу белицы.
– Отец мой, – прошептала она, устремляя на него полные слез глаза. – Мне нечего ждать от жизни, одно мне утешение – в боге. Не отталкивай же меня!
– Да будет так! – произнес с чувством старик, скрещивая руки на ее голове. – Без воли его не упадет бо ни единый волос с головы...
Между тем по дороге, ведущей через лес, отделявший город Подол от Печер, быстро скакали два всадника.
Они то и дело пришпоривали своих коней; по их озабоченным, взволнованным лицам видно было, что они торопились по какому то спешному и тревожному делу.
– Какое счастие, брате, что мы встретились с тобою сегодня, – говорил, задыхаясь от быстрой езды, старший из них, по одежде писарь Запорожского войска. – Если бы завтра, было бы уже поздно!
– Я боюсь, что и так мы опоздаем к служению, Богдане, – ответил собеседник, одетый также в козацкую одежду, с лицом сосредоточенным и серьезным и с легкою сединой, пробивавшейся уже в темных волосах. – Служение в монастыре начинается рано, а здесь до Печер еще добрых четыре версты.
– Какое! – махнул рукою первый, нервно подергивая повод и сжимая острогами коня. – Вот спустимся с этой горы, а там через овраг и Пустынно Николаевский монастырь, – оттуда уже и рукою подать.
Спутник его молча пришпорил лошадь. Несколько минут слышались только частые удары копыт о замерзшую землю.
– А хоть бы и поспели, мало надежды у меня, – произнес козак, глядя угрюмо в сторону. – Как я просил ее, для меня она все равно что вот половина сердца!.. Э, да что там! – махнул он рукою и понурил голову.
– Стой, брате, меня послушает. Бог не без милости, – ободрил товарища Богдан, то и дело приподымаясь в стременах и припуская коню повода. – Есть у меня ее слово... тоже обет... Теперь настало время, и я верю, что она его не сломает.
– Дай бог, – произнес серьезно товарищ. – Нас с нею только двое, Богдан{292}.
Разговор прервался. Кони между тем взобрались на лесистую гору и поскакали уже по ровной дороге. Направо тянулись обрывы, покрытые все тем же лесом, налево блеснули из за деревьев кресты и купол Никольского монастыря.
Вдруг в воздухе прозвучал явственно протяжный удар колокола. Путники вздрогнули и молча переглянулись: по лицу второго пробежала какая то мучительная судорога.
– Вот и монастырь, – указал Богдан на показавшиеся между деревьев стены и башни, желая ободрить своего товарища, – теперь до Печер полгона...
Но спутник не ответил ничего; на его темном, угрюмом лице вспыхивал теперь пятнами румянец; глаза с нетерпением впивались в даль, стараясь разглядеть среди стволов деревьев очертания печерских стен. Лошади словно понимали состояние своих господ: они неслись теперь во весь опор, обгоняя по дороге горожан в грубых деревянных санях, козаков и богомольцев, поспешавших в Печеры. Лес начинал редеть... Вот наконец показались и стены печерские, из за них ослепительно блеснули купола Печерского и Вознесенского монастырей. Миновавши браму, всадники поскакали по широкой и прямой улице и остановились у въездных ворот Вознесенского монастыря... Прямо против них находилась и лаврская брама. Народ толпился у нее массами, ежеминутно заглядывая вовнутрь монастыря.
– Слава богу! – воскликнул Богдан, осаживая взмыленного коня и бросая поводья на руки подскакавшего козака, – служение еще не началось: ждут владыку.
Спутник его ничего не ответил. Несмотря на угрюмую и суровую наружность козака, он казался настолько взволнованным, что решительно не мог говорить. Молча соскочил он с коня и вошел вместе с Богданом в монастырский двор.
Во дворе было уж шумно и людно. Толпы богомольцев стремились в открытые двери храма; монахини шли строгими рядами, опустивши головы и закрывши лица черными покрывалами, с длинными четками в руках; только молоденькие послушницы, с бледненькими личиками, украдкой выглядывали на прохожих из под своих аксамитных шапочек. Торопливо прошли козаки среди богомольцев и остановились у маленькой кельи с завешенными окнами...
В келье старичок священник, скрестив руки на темноволосой голове девушки и поднявши к иконе глаза, шептал молитвы старческим, разбитым голосом. В келье было так тихо, что пролети муха, слышен был бы удар ее крыл. Голова молодой девушки пряталась в складках рясы старика; бледные губы ее тихо шевелились, и если б он мог услыхать то беззвучное слово, которое шептали они, – то услышал бы: "Прощайте, прощайте... прощайте навсегда!"