Лес начинал редеть; приподнявшись в стременах, можно было уже заметить золоченые купола святой Софии, мелькавшие иногда из за вершин дерев.
– Гей гей, хлопцы, – очнулся наконец Богдан, – поддай жару! Как на мой взгляд, так уже и Золотые ворота недалеко!
– А так, так, батьку, за леском площина, а там уже и валы, и эти самые ворота! – отозвались козаки.
– То то, а мы словно сметану везем! Ну ж, живее! – скомандовал Богдан.
Лошадей пришпорили, и частый стук копыт о замерзлую дорогу наполнил весь лес.
Вскоре густой бор перешел в низкорослый кустарник, и через несколько минут всадники выехали на широкую снежную поляну.
Дорога то опускалась, то подымалась по волнистым холмам. Поднявшись на один из них, Богдан увидел прямо против себя в отдалении высокие валы, тянувшиеся широким полукругом. Вид их был так красив и величествен, что Богдан невольно придержал своего коня. Устланные густым ковром снега, они казались еще величественнее и грознее, чем были в самом деле. Глубокий ров тянулся вокруг них, высокая золоченая каменная арка с небольшою церковью, построенной на вершине ее, подымалась посередине. Мост подъемный был спущен, ворота отперты, а подле них со стороны поля видна была кучка привязанных лошадей. Из за высоких валов ярко блестели на солнце купола святой Софии.
Богдан сбросил шапку и, набожно перекрестившись, поклонился и правой, и левой стороне; примеру его последовали и остальные козаки.
В морозном воздухе было тихо и спокойно. Богдан не отрывал своего взгляда от Ярославовых валов.
– Эх, панове братья! – вырвалось наконец у него. – Было ведь когда то и у нас свое сильное княжество, крепко держало оно русскую землю, храбро отбивалось от татар и других ворогов... Было, да сплыло!.. – вздохнул он глубоко, жаркий румянец покрыл его лицо. – И развеялись мы теперь, словно разметанное бурею стадо, без вожака и без пастыря. Ну, да ведь "не на те козак пье, що е, а на те, що буде!" – крикнул он уже бодро и, тронувши коня стременами, быстро полетел вперед.
Через четверть часа они остановились у самых Золотых ворот. Это был, собственно, гигантский свод, сложенный из громадных кирпичей и необтесанных камней, залитых цементом; позолота в некоторых местах совершенно вытерлась, в других еще блестела ярко. В средине свода устроены были тяжелые ворота, а над ними подымалась в виде башни маленькая церковь. У ворот подле разложенного костра грелась польная мейская * стража. Ответивши на вопросы ее, Богдан и его спутники въехали под мрачные своды Золотых ворот.
* Мейская – городская.
– Вот работа так работа, панове, – заметил он козакам, внимательно осматривая и ворота, и ров, и валы. – Когда будовалось, а и теперь поищи ка таких фортеций – и не сыщешь нигде! Пушка не возьмет – куда! Да, когда то эти окопы, да храброе войско, да добрый военный запас, – оживлялся он все больше и больше, любуясь укреплениями, – год, два выдержали б осаду и не сморгнули бы! Так ли я говорю?
– Так, так! – ответили весело панове заражаясь его оживлением.
– То то! Да мало ли у нас на Украйне таких твердынь, – вздохнул Богдан, уже садясь на коня, – только толку мало, когда все они не в наших, а в лядских руках!
От Золотых ворот шла широкая улица, упиравшаяся прямо в ограду святой Софии. Направо и налево тянулись по ней низенькие домики; над входами многих из них болтались соломенные вехи, означавшие, что в этих гостеприимных обителях можно выпить и меду, и пива, и оковитой, да и поговорить с каким либо зналым и дельным человеком. Остановившись у первого более нарядного из них, Богдан соскочил с коня и обратился к своим спутникам:
– Ну, панове, здесь можно пока что и отдохнуть с дороги, и выпить чарчину другую, да и расспросить кстати, что и как в городе.
XXVIII
Козаки не заставили повторять приглашения и, привязавши своих лошадей к железным кольцам, вбитым в столб, стоявший у входа, поспешили войти в шинок. В комнате находилось несколько почетных посетителей. Богдан сел за особый стол и приказал подать себе и своим спутникам кое чего для зубов и для горла. Появление его обратило на себя всеобщее внимание. Горожане начали о чем то тихо шушукаться, поглядывая в его сторону, и наконец более старший из них подошел к Богдану и, поклонившись, обратился почтительно к нему:
– Не славного ли сотника Чигиринского видим мы перед собой?
– Если того, о ком спрашивает пан, звали Богданом Хмельницким, то он действительно имеет удовольствие видеть пана.
– Так, так, он самый, он самый! – воскликнул радостно старик, и все его седое добродушное лицо осветилось теплою улыбкой. – Ну, дозволь же, пане сотнику, обнять тебя и сказать, что мы уже давно тебя поджидаем! – и они дружески почеломкались.
– Да откуда пан знает меня? – изумился Богдан. – Вот сколько ни ломаю головы, а не могу припомнить, где встречался с паном?
– Откуда знаю? – усмехнулся добродушно старик. – А видишь ли, перед грозой всегда ветер дует и хмары гонит, вот они и принесли нам вести о тебе... Все мы знаем, – произнес он многозначительно, – и душою болеем...
– Да кто же будет сам пан? – воскликнул уже окончательно изумленный Богдан.
– Иван Балыка, цехмейстер * кушниров и братчик нашего славного Богоявленского братства.
* Цехмейстер – старшина цеха, т. е. объединения городских ремесленников по профессиональному признаку (скорняки, портные, кузнецы и т. д.).
Богдан горячо обнял еще раз старика и произнес с чувством:
– Господь посылает нам испытания, он же шлет и утешения.
– Так, так, – кивнул несколько раз головою Балыка, – в нем все утешение, в нем... Одначе, как я вижу, пан сотник едет в Нижний город{275}, мы будем спутниками, – туда еду и я!
– Спасибо за ласку; право, мне начинает фортунить, – поднялся шумно Богдан. – Давно уже я в Киеве был, еще когда приходилось памятную чашу школьную пити!{276} Пан цехмейстер расскажет, что здесь творится и как поживают панове горожане киевские.
– Ну, голос то у нашей песни везде один! – вздохнул глубоко цехмейстер. – Слышал уже ее, я думаю, пан сотник в каждом местечке, в каждом городке... Надежда в бозе, в нем одном, – прошептал он едва слышно и прибавил громко, – ну, а если показать что пану, – с дорогою душой, потому что родился здесь, жил, да и умирать собираюсь нигде иное, как здесь!